Польские войска в Русском походе Наполеона 1812 года - «История»

Бригадный генерал и полковник уланского полка герцогства Варшавского
В прошлой статье («Польские легионы Франции и Бонапарта») было рассказано о создании польских национальных частей, которые воевали на стороне Франции в разных концах света: от Испании до Италии и от Пруссии до Гаити. Говорили мы и о появлении марионеточного Великого герцогства Варшавского. А также о некоторых военачальниках польских частей – Юзефе Понятовском, Яне Домбровском, Юзефе Зайончике. Теперь же поговорим об участии поляков в Русском походе Наполеона в 1812 году.

Бывшие земли Речи Посполитой

Начало военной кампании несколько разочаровало и поляков, и французов. Шляхтичи Вильно организовали Наполеону торжественную встречу, но никаких признаков особенной радости простых людей в бывших польских землях заметно не было. Об этом сообщает, в частности, Коленкур.
Надежды на то, что польские части здесь будут значительно пополняться за счёт местного населения, а также на формирование многочисленных новых подразделений не оправдались. Кое-какие литовские части численностью около 15 тысяч человек создать все же удалось. Самой экзотичной из них оказалась рота литовских... татар, присоединенная к польскому уланскому полку. Но большой военной ценности эти соединения по причине неопытности и необученности личного состава не представляли. Судьба поверивших в Наполеона жителей бывшего Великого княжества Литовского была печальной. Относительно повезло лишь тем из них, кто сразу же попал в русский плен. К тому же поток добровольцев чрезвычайно быстро иссяк, поскольку солдаты наполеоновской армии, по словам А. Коленкура,
«вели себя в дружественной стране хуже неприятелей». В городах и деревнях, попадавшихся им на пути, они оставляли только «небо и землю».
В результате, когда отступающие наполеоновские войска стали приходить в Вильно, местные жители встретили их следующим образом:

«Печальное зрелище представляли тогда группы этих несчастных, бродивших по улицам, одни в бешенстве, другие отчаявшиеся, угрожая или умоляя, стараясь проникнуть во дворы домов, магазинов или тащились в больницы; и всюду их отталкивали».
(Филипп Поль де Сегюр).

Солдаты стали нападать на дома, лавки и на армейские склады, что вызвало законное возмущение обывателей – по принципу: «А нас-то за что? Мы ведь не русские!»


Я. Дамель. «Отступление французов через Вильно»
Деградировала даже старая гвардия. Рассказывают, что когда, в общем-то, любимый солдатами маршал Лефевр пытался навести на улицах Вильно хоть какой-то порядок, один из гвардейцев ответил ему:

«Заткнись, старая скотина!»
А вот как, по свидетельству И. Франка, относились в Вильно к больным и раненым армии Наполеона:

«Больные французы, помещенные в клиниках, в зале анатомо-патологического музея, с голоду съели большую часть хранившихся там анатомических препаратов. А в здании гимназии, как рассказывали, больные подползали к только что умершим товарищам и объедали им мясо с рук и ног».
Здесь, в Вильно, попадет в плен и умрет от ран Мари Ксавье Жозеф Лефевр – единственный наследник наполеоновского маршала. Недаром потом Вильно будут называть «могилой Великой армии».

Но 12 (24) июня 1812 года ничто не предвещало столь печального финала.


Альбрехт Адам. «Переправа Итальянского корпуса Евгения Богарне через Неман 30 июня 1812 года»

Поляки Великой армии

Поляки шли в этот поход тремя большими группами. Отдельно под командованием самого Понятовского выступил V (национальный) польский корпус Великой армии (примерно 36 тысяч человек).Он двигался на правом фланге и подчинялся Жерому Бонапарту.
Польские подразделения входили также в состав 7-й и 28-й французских пехотных дивизий, в корпусную кавалерию 1-го и 2-го армейских корпусов, в 1-ю и 2-ю резервные лёгкие кавалерийские дивизии, а также – в Молодую гвардию (Вислинский легион). Кроме того, довольно много поляков числилось в других иностранных полках французской службы (почти 5 тысяч человек).

Надо учитывать, что польские соединения постоянно пополнялись, и польский историк Анджей Неуважний утверждает, что всего в кампании 1812 года в составе разных частей приняли участие 96 тысяч поляков и литовцев.

При этом, в отличие от немцев, испанцев, итальянцев и прочих, поляки на войну с Россией шли весьма охотно и были полны радужных надежд. Но эти ожидания быстро разбились о суровую действительность.

На пути к Москве

Проблемы начались почти сразу. Польские части двигались вперёд так медленно, что раздражённый Наполеон лично отчитал прибывшего адъютанта Понятовского, назвав князя предателем. При этом потери поляков с 13 июня по 22 июля (отставшими, больными, дезертирами) оказались примерно в полтора раза выше, чем в среднем по армии. Приписанный к Молодой гвардии Вислинский легион численностью в 3 900 солдат и офицеров, практически не вступая в боевые столкновения, ухитрился потерять за это время 726 человек.

Надежды Наполеона на то, что лёгкая польская кавалерия будет успешно противостоять на флангах казакам, не оправдались. Ещё при отступлении русских армий отряд генерала М. И. Платова (около 3 500 казаков) разбил в трёх арьергардных сражениях под Миром и Романовым преследовавший его кавалерийский корпус генерала Латур-Мобура. В этом корпусе находились польские дивизии А. Рожнецкого (уланская) и Я. Каменьского (лёгкая кавалерийская), саксонские кирасиры и вестфальские гусары. Вначале под Миром казаками был окружён и практически уничтожен один из польских полков дивизии Рожнецкого.



В. Мазуровский. «Дело казака Платова под Миром 9 июля 1812 г.»
На следующий день при поддержке регулярных кавалерийских частей Платов нанес поражение другим полкам этой дивизии. Затем пришла очередь саксонцев и вестфальцев.
Очень неудачно польские уланы действовали между Смоленском и Красным, когда три кавалерийских корпуса Мюрата и одна пехотная дивизия при поддержке артиллерии 40 раз (!) атаковали дивизию Неверовского, но так и не сумели ее разбить. Большие потери поляки понесли в сражении у Смоленска, где, по словам А. П. Ермолова, «не пощадил Наполеон польские войска».
Стараясь хоть как-то взбодрить пока не оправдывающих его надежд вассалов, Наполеон объявил перед штурмом Смоленска:
«Поляки, этот город принадлежит вам!»
5 августа польские пехотинцы в парадных мундирах на виду у императора пошли на штурм, в котором потеряли 1 330 человек, в том числе – командира 18-й дивизии М. Грабовского. На стороне русских тогда успешно сражался генерал-майор Цибульский, поляк по происхождению. Войти в город поляки сумели лишь после отвода русских частей.
Смоленск, как известно, с 1404 года входил в состав Великого княжества Литовского и Русского и Речи Посполитой. Был отвоеван при Василии III – в 1514 году. Но в период Смуты, в 1611 году после 20-месячной осады город был захвачен войсками польского короля Сигизмунда III (благодаря предателю, указавшему слабое место в крепостных стенах). В 1654 году Смоленск был взят войсками Алексея Михайловича, но российский статус города поляки признали лишь в 1667 году (по Андрусовскому перемирию).
Дворянство смоленских земель было значительно ополячено, либо и вовсе имело иностранное происхождение. И до середины XVIII столетия смоленские дворяне гордо именовали себя шляхтичами. По свидетельству Льва Энгельгардта, «шляхтичи» Смоленска женились исключительно на польках, и его отец стал первым, взявшим в жены русскую дворянку.

Любопытны, кстати, строки из воспоминаний А. Чарторыжского (один из ближайших сотрудников Александра I, изменивший России и ставший главой польского правительства во время восстания 1830 года):

«Мало-помалу мы пришли к убеждению, что эти русские, которых мы научились инстинктивно ненавидеть, которых мы причисляли всех без исключения, к числу существ зловредных и кровожадных, с которыми не могли даже встречаться без отвращения, – что эти русские более или менее такие же люди».
Согласитесь, трудно представить русского мемуариста, пишущего то же самое о поляках (или о немцах, шведах, грузинах и так далее).

Но вернёмся в те трагические дни 1812 года.

Когда армия Наполеона грабила Смоленск, местные шляхтичи по старой памяти именно к Понятовскому обратились за помощью и защитой. Польский герой сразу расставил точки над ё, объявив, что «своими» их не считает. Высокомерно ответил, что и он сам, и его подчинённые москалей всегда грабили и будут грабить: «на том стоим и не можем иначе».
В результате в городе было сожжено не менее 80 % всех зданий, а население уменьшилось наполовину. Ф. Н. Глинка вспоминал:
«Город весь сквозной; дома без кровли, без окон, без дверей. Пустота пугает, ветер свищет среди обгорелых стен; по ночам кажется, что развалины воют».
Чтобы поднять изрядно упавший дух солдат корпуса Понятовского, Наполеон 9 августа выделил для его военнослужащих 88 крестов Почетного легиона. Однако Коленкуру император сказал о поляках:

«Я ожидал большего от обещанных ими преданности и усердия».
Часть польских частей приняли участие в бою за семеновские флеши и шевардинские редуты, но главный удар наносили французы, потерявшие у Шевардина от 4 до 5 тысяч человек. Польские потери здесь составили 616 человек (в том числе 25 офицеров).
В Бородинском сражении почти все поляки, за исключением нескольких полков, действовали на второстепенном направлении южнее Утицкого леса. Боевая задача – обойти русских:

«Идти завтра прямо перед собой; опрокинуть все, что встретится на пути, потом повернуть влево, чтобы обойти неприятеля и вспомоществовать атаке французской армии».
Но воевали поляки уже без «смоленской ярости». Польский военный историк и генерал Мариан Кукель сообщает о выговоре Наполеона:
«Ваш Понятовский не идет вперёд. Император очень недоволен. Наши потери огромны, русские сражаются исступлённо».
(Jazda polska nad Moskwą).

Некоторые историки считают, что именно из-за пассивности Понятовского, который уже не хотел, бездумно подчиняясь Наполеону, посылать на убой своих подчиненных, и не сумел обойти Первый корпус Тучкова, был сорван первоначальный замысел императора. Зайти в тыл русских не удалось, и Бородинское сражение превратилось в страшный фронтальный бой на взаимное истощение и уничтожение.
Однако высокие потери поляков на том направлении позволяют говорить не о трусости и нерешительности поляков, а о мужестве и стойкости противостоявших им русских войск. В которых, как мы помним, сражались и российские подданные польского происхождения. Среди них особенно прославился командир Третьего российского кавалерийского корпуса генерал К. А. Крейц, который покинул поле боя только после четвертого ранения.
Моральное состояние поляков Понятовского было ужасным. Тот же Кукель сообщает:

«Вместо радости у нас наступило что-то вроде оцепенения. Начиная от Бородина, мы перестали думать об успехах, но только о трудностях и будущих поражениях. Русская армия не была разбита, и мы следовали за ней очень осторожно».
2 сентября поляки вошли в Москву, бесславно оставленную ими 200 лет назад. В Варшаве и других польских городах обыватели торжествовали, не подозревая, что судьба многих тысяч их молодых соотечественников уже решена, и мало кто из них вернется на родину. Предчувствовавшие катастрофу поляки принялись грабить старинный город так, что современники вспоминали:

«Жесточайшие истязатели и варвары из народов, составляющих орду Наполеона, были поляки и баварцы».
«Вообще замечалось, что главнейшие неистовства совершались преимущественно поляками, по крайней мере, тогда это было основною молвою».
«Величайшие неистовства совершены были в Москве немцами и поляками, а не французами. Так говорят очевидцы, бывшие в Москве в течение шести ужасных недель».
Так же поляки вели себя во всех городах и деревнях, которые оказывались на их пути.
Согласно воспоминаниям современников, русские крестьяне-партизаны к полякам относились гораздо хуже, чем к вражеским солдатам других национальностей. Польские пленные к тому же отличались дерзким поведением («слабоумие и отвага»). И потому, как писала М. А. Волкова (письмо к В. И. Ланской), осенью 1812 года обычно многотерпеливые русские крестьяне многих польских пленных «побили за шалости».

В другом письме Волкова сообщает Ланской, что самые умные поляки,
«зная, как их ненавидят у нас, выдают себя за голландцев или за немцев».
(Мария Аполлоновна Волкова – фрейлина императрицы Елизаветы Алексеевны и матери Александра I Марии Федоровны, ее письма были опубликованы в журнале «Вестник Европы» в 1874 году).

От Москвы до Березины

Вислинский легион находился в составе авангардных частей Мюрата. Во время Тарутинского сражения (6 октября) его части сумели удержать позиции у села Спас-Купля, не позволив тем самым русским войскам окружить французов.

Егеря Вислинского легиона
При отступлении Великой армии, Вислинский легион вначале находился в арьергардных частях маршала Нея, затем ему было поручено охранять трофеи, армейскую казну и обозы Главной квартиры Великой армии.

2 декабря 1812 года в нем насчитывалось всего 200 боеспособных солдат, в конце декабря – 102.
9 октября 1812 года начал свое отступление от Москвы и V корпус Понятовского. Сам Юзеф Понятовский с 29 октября 1812 года отстранился от командования.
Утверждают, что причиной стала какая-то травма: то ли он упал с коня, то ли получил удар копытом. В общем, подобно Наполеону, польский главнокомандующий в Гжатске сел в карету и отбыл на родину (только раньше французского императора).
В. Л. Давыдов (двоюродный брат более известного Дениса) в одном из писем сообщает, что поляки во время отступления обворовывали на бивуаках французов, немцев и других солдат Великой армии. Но особо выдающиеся работали более изобретательно:
«Организовывали банды, выбросили свои кивера… надели крестьянские шапки и, ускользая с бивуаков, как только наступала ночь, объединялись и возвращались, издавая воинственные крики казаков «Ура! Ура!». Таким образом они сеяли ужас в умах слабых людей, многие из которых бросались в бегство, оставляя свои вещи, коляски и провизию».
А французы порой штыками выбивали «унтерменшей»-поляков из занятых ими изб и выстрелами отгоняли от своих походных костров. При этом поляки по дороге захватили в качестве трофеев 30 французских (!) пушек (действительно, чего добру пропадать?).

Польские части приняли активное участие в арьергардных боях у Березины. Вначале, 9 ноября, генерал Домбровский не смог удержать плацдарм у Борисова и защитить мост через реку, потеряв до двух третей оставшихся людей. Разгневанный Удино сказал тогда, что «Домбровский заслуживает расстрела».

Но 16 ноября в бою у Стахова французы сумели оттеснить отряды Чичагова. Во второй линии наполеоновских войск находились польские дивизии Домбровского, Красиньского, Князевича и легион Вислы, в третьей – около 1 100 польских кавалеристов.
В бою у Студянки приняли участие 4-й, 7-й и 9-й польские пехотные полки. В боях у Березины получили ранения генералы Зайончек и Домбровский. Зайончек тогда потерял ногу, был оставлен отступающими поляками в Вильно, где и попал в русский плен. У Березины Наполеону все же удалось обеспечить переправу части Великой армии. За 4 дня через Березину смогли переправиться 19 960 боеспособных солдат и офицеров Великой армии, 6 300 из которых были поляками. На другой берег также успели перейти около 22 тысяч практически невооружённых и полностью деморализованных солдат, которых сами французы называли «мародерами».
Во Франции отношение к этим событиям двойственное. С одной стороны, выражение «C’est la berezina» до сих пор используется в качестве синонима катастрофы. Однако официально утверждается, что трагическое для французской армии сражение при Березине закончилось победой, потому что Наполеон сумел перевести на другой берег наиболее боеспособные и ценные боевые части.
В России сражение у Березины однозначно считается победным, но при этом адмирал Чичагов был подвергнут настоящей травле и даже стал героем оскорбительной басни Крылова «Щука и кот». В результате он уехал в Париж и в дальнейшем отзывался о России весьма нелицеприятно. Однако прикусил язык после визита Петра Полетики, который довел до его сведения, что есть в России и кое-что хорошее. Например, пенсия, которую получает Чичагов.

В дальнейшем движении от Березины даже относительно боеспособные части бывшей Великой армии быстро деградировали. Бригадный генерал Рош Годар вспоминал о состоянии войск, подходящих к Вильно:

«8-го (декабря) части войск стали являться в виде разрозненных стай, без оружия, одетые в лохмотья, с головой, обвязанной тряпками, чтобы защититься от холода».
Между тем в Литве находились другие части Великой армии, которые не принимали участие в походе на Москву. Узнав о катастрофе, вместо помощи своим товарищам они стали быстро отступать к границе. Так поступили корпуса Шварценберга, Ренье и около 30 тысяч союзников из Неаполитанского королевства, Баварии, а также польско-литовские соединения. Следует отметить, что состояние растянувшейся в ходе преследования русской армии было отнюдь не блестящим. И удар этих свежих частей вполне мог изменить обстановку и как минимум спасти многие жизни солдат бывшей Великой армии.

Неутешительные для Польши итоги кампании 1812 года

Польский историк Анджей Неуважний даёт такие цифры потерь 1812 года:

«Из войск княжества Варшавского, поставленных под ружье в количестве 70 тысяч, вернулось (вместе с отрядами прикрытия над Бугом, гарнизоном Замостья и 7-й дивизией) около 16 тысяч. Из польских частей французской службы участвовало в боях около 11 тысяч, вернулось около одной тысячи. Из задействованных 15 тысяч литовских войск возвратились около 6 тысяч. Всего из 96 тысяч полевых войск уцелело максимум 24 тысячи... В потерях, достигавших, по меньшей мере, 72 тысячи человек, не учтены польские солдаты, служившие в некоторых иностранных полках и набиравшиеся туда рекруты».
Добавим, что в русском плену оказались 11 421 поляк.

26 января Варшава открыла ворота перед русскими войсками. Генералу Милорадовичу были вручены хлеб, соль и золотые ключи от города.

Агония

Понятовскому было предложено поступить на российскую службу вместе с остатками его армии. Отказавшись, он отвел своих людей в Саксонию, где из них был сформирован VIII корпус французской армии численностью в 14,5 тысяч человек. А потом Понятовский ещё раз направил этих поляков в мясорубку чужой войны.

Я. Суходольский. Наполеон и Понятовский при Лейпциге
Во время знаменитой битвы при Лейпциге(16–19 октября 1813 года) Наполеон присвоил Понятовскому звание маршала своей погибающей империи. Но поляк погиб через два дня, не успев ни примерить новый мундир, ни получить маршальский жезл.
По приказу Бертье отступающие французские войска 19 октября взорвали мост через Эльбу. Со своими корпусами на другом берегу остались два маршала – Макдональд и Понятовский. Первому из них повезло больше: был ранен, но переправиться через реку Эльстер всё же сумел. А раненый Юзеф Понятовский утонул в этой реке – вместе с капитаном Блешаном, который попытался помочь новоиспеченному маршалу, но погиб вместе с ним.

Смерть князя Понятовского на картине неизвестного художника
Тело Понятовского было найдено через 4 дня и опознано по польскому генеральскому мундиру. Позже на этом месте был установлен мемориальный камень.


Monument of Prince Jozef Poniatowski in Leipzig
Предание утверждает, что в 1784 году цыганка нагадала Понятовскому «смерть от сороки». Вы, наверное, уже догадались, что означает немецкое слово «Elster» (название реки) в переводе на русский язык?

Помимо одного маршала, в Лейпциге погибли шесть генералов. Еще три маршала (уже упоминавшийся Макдональд, Мармон и Ней) получили ранения. И 35 генералов были захвачены в плен (самым известным из них был Жак Александр Лористон, бывший посол Бонапарта в Петербурге и будущий маршал Людовика XVIII).

Но вернемся к нашим полякам.
В январе остатки польских войск (около 4 тысяч человек) возглавил генерал Домбровский. После отречения Наполеона им всем было разрешено вернуться в Польшу. Исключением стали добровольцы из гвардейского легкоконного полка, эскадрон которых отправился с Наполеоном на Эльбу. Позже они участвовали в сражении при Ватерлоо, где и погибли – в полном составе. Кроме них, в этом сражении участвовали 325 ветеранов «легиона Вислы».

Теперь вернёмся в 1812 год.

«Обжигающая рубашка кентавра»

Русские, вопреки ожиданиям, не стали мстить полякам. Уже 12 декабря Александр I объявил об амнистии, а поляки в его манифесте были объявлены народом «единоязычным» и «единоплеменным» с россиянами.
В 1814 году были освобождены все пленные польские военные, служившие в наполеоновской армии.
В июне 1815 года в составе Российской империи появилось автономное царство Польское, которое, по словам Ж. де Местра, стало для России «обжигающей рубашкой кентавра» (отсылка к мифу о смерти Геракла). А И. С. Аксаков назвал это присоединение «принятием внутрь и отравлением».

Собственно России, как государству, польские земли были абсолютно не нужны, и ничего, кроме убытков и проблем, нашей стране не приносили. Проблема, как всегда, была в эгоизме аристократов, которым Екатерина II, Павел I и Александр I раздали в качестве подарков множество польских земель. И за свои польские имения они теперь буквально зубами держались, не считаясь с потерями русского бюджета и осложнением международной обстановки. Александр I всячески подыгрывал им, пытаясь умиротворить Царство Польское и кнутом, и пряниками.
Стремясь понравиться полякам, Александр I даровал им либеральную конституцию, сохранил прежний государственный аппарат, позволил иметь собственную армию, учредил Варшавский университет, институт учителей и множество других учебных заведений, отменил барщину для крестьян, заменив ее оброком. Солдатам и офицерам Домбровского, воевавшим на стороне Наполеона, разрешено было вернуться – с оружием в руках и сохранив французские награды. А сам Ян Домбровский получил чин генерала от кавалерии и стал сенатором.
Другой видный командир поляков, Юзеф Зайончик, получил от Александра звание генерала от инфантерии, должность наместника Царства Польского и титул князя.

Результаты этой политики умиротворения оказались прямо противоположными ожидаемым, и Польша до сих пор остаётся одним из наиболее русофобских государств Европы и мира.
Гораздо более скупым Александр I был по отношению к собственному народу. Во «Всемилостивейшем манифесте», изданном 30 августа 1814 года, император обратился к своим российским подданным:

«Крестьяне, верный нам народ, да получат мзду свою от Бога!»
И скоро приказал организовывать оставившие о себе недобрую память военные поселения. В ответ на резонные возражения знающих людей (категорически против был, например, А. А. Аракчеев), Александр заявил в 1816 году:

«Военные поселения будут основаны во что бы то ни стало, даже если мне придется устлать дорогу от Петербурга до Чудова трупами».
А потом ловко переложил ответственность на «стрелочника» – того самого Аракчеева, который на коленях стоял перед ним, умоляя отменить это решение. Логику чрезвычайно жестокого по отношению к народу собственной страны Александра I часто бывает очень трудно понять.

Автор:

Рыжов В. А.