Главком Вацетис – первый красный верховный - «История»

Хочешь быть «немцем»?

Настоящая фамилия у нашего героя могла быть совсем другой. Вациетисом, то есть «немцем», его деда за непокорный нрав записал хозяин – владелец мызы Нейгоф в Гольдингенгском уезде Курляндии. Латыши, веками ненавидевшие немцев, предпочитают называть её Курземе, но родиной будущий красный главком почему-то всегда считал соседнюю область Латвии – Земгале или Земгаллию.
Много лет спустя, командуя латышскими стрелками, Иоаким Вацетис окружил себя земляками и не раз повторял, что всегда будет с земгальцами. Его отец – тоже Иоаким или на латышский манер Юкумс, как и дед, батрачил у немецкого барона и тоже отличался строптивой натурой. Жёсткий характер и завидное упорство деда и отца унаследовал и следующий «немец» – Юкумс Вациетис.
Довольно долго Вацетису-младшему приходилось умерять свой пыл, как только можно – ведь он избрал военную карьеру, поскольку для поступления в университет у семьи просто не было средств. Для начала Юкумс отучился в уездном училище в заштатной Кулдиге, после чего записался добровольцем в учебный унтер-офицерский батальон в Риге.
Там его перекрестили в Иоакима, а затем было поступление в Виленское юнкерское училище, выпуск по первому разряду, офицерское звание и годы службы. Дотошный скрупулёзный латыш не без труда добился права поступить в Николаевскую академию Генштаба, которую в 1909 году окончил пятьдесят вторым из 53 выпускников, будучи уже 35-летним капитаном.

Вацетиса выпустили без причисления к Генеральному штабу, одной из причин чего стали регулярные конфликты с одним из профессоров – Михаилом Бонч-Бруевичем. Этот хороший знакомый Ульянова-Ленина отличался редким самомнением, не принимал никаких возражений и явно недолюбливал упрямого латыша по прозвищу Бонапарт.
Вацетис и внешне, невысокий и полноватый, и по характеру действительно напоминал корсиканца, прозвище никуда не делось, и ему позднее даже подарили письменный прибор с бюстом императора. Но Бонч-Бруевич и сам метил в Наполеоны. После прихода к власти большевиков он, по сути, исполнил свою мечту, оказавшись руководителем Высшего Военного Совета – ВВС в те дни, когда Красная армия только начинала формироваться.
В Николаевской академии Вацетис позволял себе спорить с преподавателями по тактике, и не только, что и отозвалось ему невысокими баллами. После выпуска он командовал ротой, а к началу мировой войны в звании подполковника – батальоном 102-го Вятского пехотного полка. Сражался в Восточной Пруссии, получил тяжёлое ранение, после которого стал во главе вновь сформированного 5-го Земгальского стрелкового батальона, вскоре развёрнутого в полк.

Это была одна из первых национальных частей в Русской армии. Вацетис должен был получить звание генерала, документы даже ушли в Ставку, но случился февраль 1917. Командир земгальцев не был политически нейтральным, он сразу занял сторону революции, даже разъяснял своим солдатам разницу между социализмом и коммунизмом.
Некоторое время его кумиром был сам Керенский, о котором Вацетис писал в те дни прямо-таки с восторгом:
«Керенский – единственный человек, который может дать революционной армии недостающий ей мощный импульс. Керенский – маховое колесо свободной революционной России, и он должен стать во главе Действующей Армии под названием – Верховный Вождь русской армии».

Ленинский кадр

Разочарование пришло быстро, тем более что временные так и на дали латышу генерала, а за то, что его солдаты едва не отстояли Ригу и разобрались с поляками Довбор-Мусницкого, он был этого вполне достоин. Зато Вацетиса сразу привлекла к делу новая власть – ленинский Совет народных комиссаров.
Оттуда пришёл вызов на должность начальника оперативного отдела Революционного полевого штаба при Ставке Верховного главнокомандующего. К тому времени латышские стрелки считались кем-то вроде преторианской гвардии большевиков, это же они охраняли Смольный и правительственные эшелоны, когда Совет народных комиссаров перебирался из Петрограда в Москву. Позднее это не добавляло симпатий к главкому, тем более что латышей было так много и в ВЧК, и в аппарате Наркомвоенмора.


Но главной заслугой стрелков и их командира Вацетиса стал, конечно, разгром левоэсеровского мятежа. 6 июля 1918 года бывший царский полковник, на тот момент командир латышских стрелков, очень характерно ответил на вопрос Ленина: «товарищ, выдержим ли мы до утра?» Вацетис не стал сразу показывать уверенность в победе, а попросил дать ему пару часов, чтобы объехать город и разобраться в ситуации.
Командир латышских стрелков пообещал ответить в два часа ночи 7 июля. И точно в это время он доложил Ленину, что не позднее двенадцати часов мятеж будет подавлен. Ильич оценил точность Вацетиса, и во многом его доверие помогло тому впоследствии занять посты командующего Восточным фронтом, главковерха РККА, а позднее – достаточно быстро выйти из-под ареста.
Осенью 1918 года, при создании Реввоенсовета республики во главе с Троцким тот самый бюрократический ВВС упразднили за ненадобностью. Бонч-Бруевича, с которым снова не ладил командир латышских стрелков, отправили на преподавательскую работу, а первым главкомом Красной армии назначили Вацетиса. Тот уже командовал Восточным фронтом, пока ещё единственным на Гражданской войне, действовавшим против Колчака.

Понятно, что Вацетис заслужил высокий пост, ставший в РККА, в отличие от императорской армии, во многом техническим, прежде всего прямым участием в подавлении левоэсеровского мятежа. Но ещё важнее было доверие Ленина, на тот момент полное. Сказался и карт-бланш от Троцкого, которому вообще-то импонировал дисциплинированный и въедливый, но при этом не слишком самостоятельный главковерх.

Впрочем, у Троцкого были особые счёты лично с Вацетисом и с латышскими стрелками, которые 1 мая 1918 года демонстративно удалились с парада на Красной площади, которым он командовал, требуя Ленина. Спустя полтора года всесильный председатель РВСР, совмещавший этот пост с должностью наркома по военным и морским делам, дал добро на арест Вацетиса по первому же доносу, хотя писали в те дни буквально все и на всех.
Отметим, что Дзержинский, Крестинский, Ленин и Склянский посчитали необходимым дать разъяснения наркомвоенмору Троцкому по поводу ареста главковерха. В телеграмме на имя председателя РВСР за их четырьмя подписями говорилось, что некий изобличённый и сознавшийся в предательстве офицер дал показания, из которых вытекали весьма серьёзные обвинения именно Вацетиса.
Считалось, что он знал о военном заговоре. Но не донёс, и Троцкий много позже не без сарказма цитировал несохранившуюся телеграмму:
«Пришлось подвергнуть аресту главкома».
Вскоре после ареста Вацетис был освобождён достаточно быстро – по его же признанию, отсидел всего 97 дней. Но на посту главнокомандующего его уже не восстановили, хотя начавшийся тогда конец карьеры затянулся ещё на 17 лет.

Кабинетный главком

Всё это случилось уже осенью 1919 года, когда главковерх Вацетис успел отдать важнейшие приказы на переброску нескольких бригад с Восточного фронта, уже добивавшего Колчака, на Южный против Деникина и под Петроград против Юденича. А до этого РККА, где самый высокий пост формально занимал Вацетис, не только успела вырасти в могучую военную силу, но и пройти едва ли не через самые трудные испытания.

Деятельность Вацетиса на посту верховного главнокомандующего изучена не слишком глубоко. Изначально это было связано с тем, что над ним был сам председатель РВСР Троцкий, и ни одно из решений без него или без его заместителя Склянского тогда не принималось. Потом о нём, как и обо всех репрессированных, полагалось просто забыть, но и после реабилитации первого главковерха вспоминали куда реже, чем его преемника Сергея Сергеевича Каменева или например Тухачевского.

Должность главковерха РККА была действительно во многом технической, обороной республики реально руководил Троцкий. Иоаким Вацетис, скорее, исполнял роль начальника штаба у того же Троцкого, как генерал Алексеев при Николае II или Ставка у Сталина. На плечи главнокомандующего легла, прежде всего, тщательная разработка планов операций, подготовка ключевых решений, окончательное принятие которых оставалось за Троцким, а нередко и за Лениным.
Между тем, с учётом предельно самостоятельного характера главкома и самодостаточности его начальника штаба Костяева, можно представить, как многое делалось ими самими и аппаратом главкома без всяких согласований наверху. Нельзя не обратить внимание, как рутинно Вацетис описал свою работу ещё в дневниках, которые, в отличие от мемуаров, не подверглись последующей редактуре, хотя и не избежали купюр и цензуры:
«Обыкновенно я вставал в шесть часов утра. К семи часам привозили мне из штаба оперативные сводки...
В штабе обыкновенно я бывал два раза в сутки. Работа в штабе происходила в одном кабинете с начальником штаба и членами РВСР.
Всю оперативную часть (стратегию) я вёл лично сам: сам же писал директивы командующим фронтами. Такое тесное сотрудничество отразилось на сокращении времени...
Часто приходилось мне лично вырабатывать план операции какого-нибудь фронта, где командующий не оказался на высоте своего призвания».

Бывший лучший латышский стрелок

Среди военспецов отношение к главковерху было неоднозначное. К примеру, вот что вспоминал о первом главковерхе генерал Снесарев, встречавшийся с Вацетисом 23 сентября 1918 года:
«у него просто, он одет граждански, толстый, жирный. По акценту скорее напоминает чухну. Кругом него только латыши… русским духом не пахнет. Он держит себя уверенно, резонирует много, повторяет несколько раз любимые фразы, например: «Если вы умнее меня, то вам и карты в руки. Я уступлю свое место». Он ординарен до крайности, мысли его простоваты, разумны, если угодно, но и только.
Если он талантлив, то это 1-й латыш из виденных мною, но едва ли он исключение… упрям он несомненно… О русском народе он говорит с худо скрытым презрением и повторяет, что ему нужна палка…
Его мысль – не отводить войска в тыл или чуть, а практиковать их боем. Словом, ловкий инородец, взобравшийся наверх среди русского кладбища, ловко потрафивший власть имущим…
В области Генерального штаба в нём виден недоучка, а потому и дилетант».
Однако, по мнению генштабиста С. Д. Харламова, Вацетис был «достаточно авторитетен среди рядового командного состава. Думаю, в том числе и бывших офицеров. Человек достаточно общительный, умеет разговаривать с массой. Знает многих и его, конечно, многие знают…».
Народные комиссары Вацетиса либо терпели, либо боялись. Интересно, что Ленин не раз был готов награждать его, но после одной из неудач на фронте, походя, предложил его... расстрелять. Зато бывший член триумвирата в военном наркомате Подвойский, один из лучших знатоков военного дела среди большевиков, не сомневался, что
«во главе военного командования всеми вооруженными силами республики оказался революционер в военном деле, большой самородок, талант в стратегии И. И. Вацетис».
Большую часть времени главковерх проводил в штабе в Серпухове, а по фронтам носился Троцкий на своём легендарном поезде. Впрочем, связь с фронтами и армиями работала тогда на удивление бесперебойно, и рычаги оперативного управления неизменно оставались в руках Вацетиса.

Какое-то время Вацетис достаточно уверенно совмещал должность главковерха с командованием формирующейся армией Советской Латвии. Сегодня некоторые историки готовы записать Вацетиса чуть ли не в латышские националисты, напоминая, что он общался с латышскими стрелками на родном языке и пел с ними народные песни.
А как иначе, если его мечтой была свободная Латвия в свободной России. Сам же он, как известно, не только командовал первой из дивизий латышских стрелков, но и не скрывал желания стать во главе всех вооружённых сил Латвии. Но отдельной армии в Советской Латвии создать на волне революции не удалось – страна откололась от РСФСР и сразу обуржуазилась.

Вацетису после освобождения пришлось работать в Реввоенсовете республики в аппарате у Склянского, который его очень ценил, а затем уйти на преподавательскую работу. Отставной латышский стрелок и бывший главковерх вёл курс тактики в Академии РККА, его даже называли учителем полководцев, написал немало трудов по военному делу, один из которых – о Восточно-Прусской операции 1914 года – до сих пор считается классическим.

Вацетис ещё успел получить в 1928 году свой орден Красного Знамени за Гражданскую войну, а в 1935 году достаточно высокое звание командарма II ранга – практически генеральское. Под репрессии он попал одним из первых, ещё в конце 1937 года, получил стандартное обвинение в участии в заговоре по спискам «Москва-центра» и был расстрелян на полигоне в небезызвестной подмосковной «Коммунарке».

Автор:

Алексей Подымов

Использованы фотографии:

lv.baltnews.com, ria1914.info, s00.yaplakal.com, static.lsm.lv, wikimedia.org