«Черная легенда» графа Аракчеева - «История»

М. Астангов в роли Аракчеева, фильм «Суворов», 1940 г.

При изучении истории любой страны приходишь к неизбежному выводу, что причиной кризиса, ставящего ее на грань национальной катастрофы, всегда является элита.

На определенном этапе развития «высшее общество» неизбежно замыкается в себе и начинает ревниво оберегать свои права и привилегии. Появляются всевозможные «разрядные книги», по которым определяются и место за монаршим столом, и государственная либо военная должность, которую может и должен занять представитель той или иной семьи.

Неравенство закрепляется даже в обращении к монарху. В допетровской России официальное именование себя при обращении к царю для простого люда было «сирота», дворяне и бояре называли себя «холопами». Строго регламентируются количество перемен блюд за обеденным столом и число лошадей, запрягаемых в карету. В средневековой Европе кречетов для охоты могли использовать лишь члены королевской семьи, сапсанов – герцоги и графы, ястребов-перепелятников – священники.

И даже во второй половине XIX столетия, когда в России начинают поднимать голову презираемые аристократами «разночинцы», 1 июля 1877 года министр просвещения И. Делянов формулирует знаменитый циркуляр «О сокращении гимназического образования», получивший в народе название «Закона о кухаркиных детях». В нем ревниво требовалось максимально ограничить
поступление в гимназии

«детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей, детям коих, за исключением разве одарённых гениальными способностями, вовсе не следует стремиться к среднему и высшему образованию».
Именно с этим циркуляром, кстати, полемизировал В. И. Ленин в статье «Удержат ли большевики государственную власть?» (октябрь 1917 г.):

«Мы требуем немедленного разрыва с тем предрассудком, будто управлять государством, нести будничную, ежедневную работу управления в состоянии только богатые или из богатых семей взятые чиновники».
И далее:

«Мы не утописты. Мы знаем, что любой чернорабочий и любая кухарка не способны сейчас же вступить в управление государством».
Каким-то непостижимым и волшебным образом эта цитата трансформировалась в знаменитый фейк про то, что «каждая кухарка может управлять государством».

И лишь во время слома старой государственной системы путь наверх открывается для выходцев из простого народа. Результаты всегда оказываются поистине удивительными. Ярчайший пример – Россия после падения монархии. Государство было практически разрушено в ходе Гражданской войны. Страна потеряла почти всю и так не слишком многочисленную интеллигенцию. Не было даже кадров для организации полноценной системы всеобщего народного образования. А учить нужно было не только детей, но и взрослых.

Когда стали организовывать обучение первых советских дипломатов, пришлось нанять какого-то старорежимного старичка, который просто рассказывал студентам, как надо вести себя за столом во время официальных обедов «с буржуями». Страна сваливалась в Средневековье, и волки должны были выть на руинах Третьего Рима.

Но что мы видим через 10 лет?

«Кухаркины дети», которых узколобые аристократы изо всех сил стремились не допускать в гимназии и университеты, воспользовались своим шансом изменить судьбу. Выросло целое поколение больших учёных, великолепных архитекторов, гениальных конструкторов, прекрасных инженеров и выдающихся военачальников. Все вместе они обеспечили масштабную индустриализацию и организовали победу в страшной войне против «культурной и образованной» объединенной Европы Третьего рейха. Это прекраснейшее в истории России, золотое поколение понесло огромные потери во время Великой Отечественной войны, в которой погибли лучшие из лучших.

Их преждевременная гибель деформировала структуру российского общества. Реквиемом по ним звучат строки поэта-фронтовика Д. Самойлова:

«Они шумели буйным лесом,
В них были вера и доверье.
А их повыбило железом,
И леса нет – одни деревья».
Иногда новые люди прорываются во власть и в рамках существующей системы.

Обычно это случается после государственных переворотов. Такое мы видим во времена правления Петра I, который фактически перехватил власть у своей сестры Софьи. И при Екатерине II, которая, не имея никаких прав на российский престол, сделала ставку на шальных гвардейцев Петербурга.

Результат оказался разным.

Петр I, при всей противоречивости личности и недостатках этого императора, сумел создать из «новых людей» целый класс управленцев, которые потом в течение долгого времени оказывали влияние на ход российской истории. А опасавшаяся нового переворота Екатерина II, всю жизнь старалась всячески угождать дворянству и особенно развращенным офицерам столичных гвардейских полков. И потому социальные лифты практически перестали работать, крепостные крестьяне превратились в настоящих рабов, но в царский дворец пришли и заняли высшие должности малоблагородные и по большей части бездарные фавориты императрицы.

В результате, как вспоминал потом один из секретарей Павла I,

«около 20 олигархов разделили между собой Россию под покровительством очередного фаворита... Выскочки и любовники оказались такими голодными пиявками, что их пришлось накачивать самой чистой кровью государства и потом народа».
А историк А. В. Степанов в начале XX века дал такую характеристику фаворитам Екатерины:

«Шайка безбожных наглецов... набросилась теперь на государственную казну и стала наделять себя разными знаками отличия и почетными должностями».
Эти слова во многом могут быть отнесены даже и к Г. Потемкину, который чрезвычайно дорого обходился российской казне. К тому же административные таланты князя, в значительной степени, нивелировались его психическим заболеванием. Во время длительных периодов депрессии этого фаворита все дела в Новороссии
практически останавливались – порой на несколько месяцев. Исключением, пожалуй, может служить Алексей Орлов, который как раз фаворитом Екатерины и не был – всего лишь братом ее любовника, бесталанного красавца Григория.

Совсем печальный пример – последняя российская псевдореволюция, в ходе которой абсолютно деградировавшая элита СССР безвольно сдала доверенную ей страну узкому кругу жуликов и проходимцев. То же можно сказать и о «схлопнувшейся» и скатившейся под внешнее управление Украине. Своеобразным государственным переворотом стало и восшествие на престол нелюбимого сына Екатерины – Павла, который, презирая людей, окружавших его мать, жил в Гатчине, практически не появляясь при ее дворе. Высшие чиновники государства и придворные подхалимы отвечали ему «горячей взаимностью». С нескрываемым страхом они ожидали смерти императрицы и до последней минуты надеялись убедить ее передать трон внуку Александру.

Павел пришел во власть практически как представитель другой, враждебной династии. И сразу же стал наводить порядок и в стране, и в Петербурге, жестоко ломая сопротивление распустившихся гвардейцев и аристократов. Годы его правления стали кошмаром для высших слоев общества и огромным благом для России.

Император ограничил барщину тремя днями в неделю, простил крестьянам недоимки в подушном сборе на сумму более 7 миллионов рублей, запретил продавать крестьян без земли и раздроблять крестьянские семьи при их переходе к новым владельцам. Казачьи чины им были приравнены к офицерским. За 34 года правления Екатерины II в солдатских школах были обучены всего 12 тысяч человек. При Павле I за четыре с половиной года такое обучение прошли 164 тысячи солдат. Старообрядцы в1798 году получили право иметь единоверческие церкви, в которых служили православные священники, но по старым книгам.

Австрийский посол Лобковиц писал в 1775 году:

«Павел – кумир своего народа».
Прусский посланник Брюль доносил в 1797 году:

«Недовольны все, кроме городской черни и крестьян».
Август фон Коцебу свидетельствует:

«Из 36 миллионов русских, по крайней мере, 33 миллиона имели повод благословлять императора».
Декабрист М. Фонвизин (племянник драматурга) вспоминал позже:

«В это бедственное для русского дворянства время бесправное большинство народа на всем протяжении империи оставалось равнодушным к тому, что происходило в Петербурге, – до него не касались жестокие меры, угрожавшие дворянству. Простой народ даже любил Павла».
О том же пишет и один из убийц Павла – Беннигсен:

«Император никогда не оказывал несправедливости солдату и привязывал его к себе».
С ним согласен и Ланжерон:

«Солдаты любили Павла».
А вот свидетельство Д. Х. Ливен (сестры шефа жандармов А. Х. Бенкендорфа, которую в Лондоне и Париже называли «дипломатической Сивиллой»):

«Все трепетали пред императором. Только одни солдаты любили его».
В результате, дворцовый переворот 11 марта 1801 года стал единственным, в котором не принимал участия ни один рядовой или унтер-офицер. И более всего заговорщики боялись, что об опасности императору узнают солдаты.

Та же Дарья Ливен утверждает:

«Успей Павел спастись бегством и покажись он войскам, солдаты бы его сохранили и спасли».
С новым императором во власть пришли и новые люди, в том числе герой нашей статьи – А. Аракчеев.

«Черная легенда» об Аракчееве

Репутация Аракчеева хуже некуда.

Современников не устраивала даже внешность этого чиновника. Н. А. Сандуковский в своих записках заявляет, что «по наружности Аракчеев походил на большую обезьяну в мундире» – ни больше, ни меньше. Далее выясняется, что Аракчеев был худ и сутул, шея у него тонкая, а уши – мясистые, голова безобразная, цвет лица нечист, а выражение этого лица «представляло странную смесь ума и злобы». В общем, сразу видно подлеца и мерзавца.

Между тем на представленном ниже портрете работы Вендрамини мы не видим в облике Аракчеева ничего особенно ужасного:


То же можно сказать и о портрете, который написал Даниэлсон:


Не Аполлон, но и уродом назвать трудно.

Был бы Алексей Андреевич Аракчеев не худым, а толстым, его неприятели, вне всякого сомнения, говорили бы: «жирный, как свинья». А если, не дай бог, писаным красавцем бы оказался, обозвали бы бездушным истуканом или придумали бы ещё что-нибудь в этом роде.

Мемуаристы, не стесняясь в выражениях, называли Аракчеева «гатчинским капралом», «Нероном» и даже «Змеем Горынычем». Говорили, что одна голова двуглавого орла в российском государственном гербе принадлежит императору, вторая – Аракчееву.

Н. М. Карамзин назвал Аракчеева «вреднейшим человеком в государстве». Тем самым он проявил чудовищную неблагодарность. М. Погодин вспоминал:

«Все старания и все посредства оканчивались ничем до свидания с графом Аракчеевым, который обещал исходатайствовать аудиенцию и на другой день сдержал свое слово: Карамзин был принят и осыпан ласками и милостями».
Да и сам будущий историограф писал о свидании с Аракчеевым:

«Я нашел в нем человека с умом и с хорошими правилами».
После рандеву с императором, устроенного для Карамзина Аракчеевым, тот получил и средства на издание «Истории государства Российского», и орден Святой Анны I класса. Но сословная солидарность, как видите, оказалась выше благодарности.

Ну и в качестве «контрольного выстрела в голову» всегда приводятся две эпиграммы Пушкина. Насчёт первой, 1819 года, исследователи, правда, не уверены:

«В столице он – капрал, в Чугуеве – Нерон:
Кинжала Зандова везде достоин он».
Зато вторая, матерная, точно Александра Сергеевича:

«Всей России притеснитель,
Губернаторов мучитель
И Совета он учитель,
А царю он – друг и брат.
Полон злобы, полон мести,
Без ума, без чувств, без чести,
Кто ж он? Преданный без лести,
Б... грошевой солдат».
(О женщине на букву «б», «солдатом» которой был Аракчеев, мы ещё поговорим).
Но, узнав о смерти «временщика», Пушкин вдруг пишет жене:

«Об этом во всей России жалею я один – не удалось мне с ним свидеться и наговориться».
Что это? Всего лишь проснувшийся интерес историка, жалеющего, что никогда теперь не сможет услышать голос влиятельнейшего человека своей эпохи? И никогда не узнает тайн, которые он унес с собой в могилу? Или переосмысление взглядов повзрослевшего поэта, который теперь по-другому смотрел на личность верного слуги двух императоров?

Надо сказать, что на общем критическом (скорее даже – критиканском) фоне, звучали и более объективные отзывы. В то время, когда недоброжелатели говорили, что Аракчеев, вникая во все, «занимается мелочью», другие утверждали: граф «деятелен, как муравей». Даже критически настроенный Ф. Вигель писал в своих мемуарах:

«В то время, когда бессильная геронтократия дремала у государственного кормила... за всех бодрствовал один всем ненавистный Аракчеев».
Враги называли Аракчеева «ядовитым, как тарантул», но имеются свидетельства людей, отмечающих его «снисходительность к нижестоящим». Утверждают, что он неоднократно наказывал офицеров за жестокое обращение с рядовыми солдатами.

Фаддей Булгарин вспоминал:

«Главнейшее достоинство графа А. А. Аракчеева состояло в том, по моему мнению, что он был настоящий русак, как мы говорим в просторечии. Все русское радовало его, и все, что, по его мнению, споспешествовало славе России, находило в нем покровительство».
Именно благодаря содействию Аракчеева бюджет российской Академии наук был увеличен с 9 тысяч до 60 тысяч рублей. Президент Академии А. Шишков до встречи с Аракчеевым безуспешно добивался этого на протяжении двух лет.

Архимандрит Фотий Спасский писал в «Записке о графе Аракчееве» (1824):

«Граф А. А. Аракчеев... мудр и разумен. Кратко скажу – он есть правое око царя, столп Отечества, и таковые люди веками родятся. В нем кроме добра я ничего не видел. Ему можно все поверить, и с Божиею помощию (он) все может делать. Теперь и народ, и все состояния любят его более, нежели прежде, и всяк чает от него более правды, даже и враг».
Похоже, что положительно оценивал деятельность Аракчеева и Ф. Беллинсгаузен, который назвал в его честь один из открытых им островов (в настоящее время – Фангатау, Французская Полинезия). Нет никаких оснований думать, что это делалось в надежде получить какую-то выгоду: к лести Аракчеев был абсолютно равнодушен. Скорее, можно было ожидать обратный результат.

Довольно лестное сравнение можно найти в романе Л. Толстого «Война и мир»: жёсткого и требовательного к подчинённым Луи Николя Даву писатель описывает как «Аракчеева императора Наполеона». Вероятно, Толстой хотел оскорбить Даву, но для знающего историю человека – это комплимент: и для маршала, и для Аракчеева. На репутации Даву нет, пожалуй, ни одного пятна. Стендаль называл его «великим человеком», а Наполеон – «одним из самых славных и чистых героев Франции».

В представлении большинства наших соотечественников, деятельность Аракчеева обычно связывается с периодом правления Павла I. Между тем в царствование Павла карьера Алексея Андреевича только начиналась и оборвалась отставкой. Некоторые считают, что именно благодаря опале Аракчеева и стал возможен заговор, закончившийся убийством этого императора. В полную силу Аракчеев вошёл при Александре I.

Декабрист М. Якушин вспоминал:

«По возвращении в Россию императора в 1815 году... он передал почти все управление государством графу Аракчееву. Дума его была в Европе; в России же более всего он заботился об увеличении войск... Шагистика вошла в полную силу».
Ф. Ф. Вигель писал о том, как Александр I использовал Аракчеева:

«Сначала был он употреблен им как исправительная мера для артиллерии, потом как наказание всей армии и, под конец, как мщение всему русскому народу».
Обратите внимание:

«Наказывал» армию и «мстил» русскому народу Александр I, но не сам, а руками Аракчеева.

Алексея Андреевича, пожалуй, можно сравнить с остро наточенным клинком мачете, который можно использовать для рубки сахарного тростника, а можно – в качестве холодного оружия. Не вина, а беда Аракчеева в том, что императоры, которым он служил, используя его в качестве своего инструмента, часто выбирали опцию «оружия».

Именно Александру I, кстати, принадлежит идея создания военных поселений, первое из которых было основано в Могилевской губернии ещё в 1810 году. К этой идее он вернулся в 1816 году, заявив:

«Военные поселения будут основаны во что бы то ни стало, даже если мне придется устлать дорогу от Петербурга до Чудова (сейчас – город в Новгородской области) трупами».
Это слова императора, царствование которого Вигель назвал «кротким»!

Аракчеев изначально был противником военных поселений, указывая и на их экономическую неэффективность, и на низкое качество военной подготовки поселенцев. Но все же безропотно принял на себя руководство практическим осуществлением этой ущербной идеи императора. В результате появился печально знаменитый термин «аракчеевщина». Однако, по справедливости, эту кровавую эпопею следует называть «Александровщиной».

Но не будем забегать вперёд.

А. А. Аракчеев, детские годы и начало карьеры

Этот человек был из «породы» людей, которых в США называют Self-Made Men. Впервые этот термин употребил Генри Клей в 1842 году для характеристики Бенджамина Франклина. Позже Фредерик Дуглас дал такое определение «человеку, который сделал себя сам»:

«Человек, не обязанный своим успехам рождению, дружескому окружению, унаследованному богатству или особым методам воспитания, и способный добиваться высокого положения в обществе, несмотря на трудности и неблагоприятные обстоятельства».
Он же назвал таких людей «архитекторами своей судьбы».

Алексей Андреевич Аракчеев родился в небогатой дворянской семье (20 «душ» крепостных) в селе Гарусово в 1769 году. Сейчас оно находится в Тверской области, а раньше входило в Новгородскую губернию.


Разрушающийся дом Аракчеевых в Гарусово
Читать, писать и считать его обучал местный дьячок Павел Соколов, так что хорошим домашним образованием похвастаться он не мог. Позже Аракчеев часто говорил, что на его образование отец потратил всего 4 рубля медью. А также, что был бы великим человеком, если бы имел, хоть треть ума Сперанского. В письме к тому же Сперанскому он назвал себя «истинно русским новгородским неученым дворянином» (1819). Кстати, возвращаясь к дьячку Соколову: согласно преданию, его внуком был Д. И. Менделеев.

Читая об этих самокритичные словах Аракчеева, а также, вспоминая уничижительные отзывы его недоброжелателей, не стоит забывать, что будущий граф и военный министр с вызолоченной медалью окончил одно из лучших военных училищ России – Артиллерийский кадетский корпус, обучение на старших курсах которого велось исключительно на иностранных языках. И был оставлен в нем на должности преподавателя.

Позже он писал чрезвычайно толковые пособия для артиллеристов. Помимо французского и немецкого языков, Аракчеев хорошо знал латынь, собрал одну из самых больших библиотек в Петербурге (по разным оценкам, от 11 до 15 тысяч томов на четырех языках). Но, как уже говорилось, был чрезвычайно самокритичен, иллюзий по поводу своего происхождения не питал. Когда Александр I вздумал назначить мать Аракчеева статс-дамою, тот не счёл нужным даже сообщить ей об этом. Императору же ответил, что его мать, которая всю жизнь провела в деревне, при дворе будет выглядеть смешно.


Матюшин И. Портрет матери Аракчеева, Елизаветы Андреевны
О степени благосостоянии этой семьи говорят такие факты. В 1783 году, чтобы набрать денег на поездку отца и сына Аракчеевых для записи в Артиллерийский кадетский корпус, семье пришлось продать двух коров и почти все имевшееся зерно. В столице 10 дней потребовалось лишь на то, чтобы подать прошение в канцелярию. Потом отец и сын почти полгода ожидали ответа, буквально голодали и вынуждены были обратиться за материальной помощью к митрополиту Гавриилу, который выделил им три рубля серебром.

Аракчеев не забыл об этом периоде своей жизни и в будущем всегда давал ответы на обращения к нему в максимально короткий срок (того же требовал и от подчинённых). За учебу в корпусе требовалось заплатить 200 рублей. Пришлось падать в ноги к его директору П. И. Мелиссино, который в порыве милосердия распорядился все-таки принять мальчика в свое заведение.


И.-Б. Лампи Старший. Портрет П. Мелиссино
Позже Аракчеев переведет на счёт Новгородского кадетского корпуса огромную сумму в 300 тысяч рублей: на проценты с этого капитала в нем обучались дети неимущих дворян Новгородской и Тверской губерний. Ещё 50 тысяч были пожертвованы им Павловскому институту на воспитание девушек бедных семей тех же губерний.

Мелиссино ни разу не пожалел о своем решении: новый ученик быстро вошёл в число лучших кадетов корпуса. Другие воспитанники, стремясь добиться хороших отношений с учителями, постоянно делали им различные подарки. Юный Аракчеев быстро добился их расположения успехами в учебе и примерным поведением. Побочным результатом стало неприязненное отношение к нему других кадетов. Вначале они от всей души издевались над полунищим однокашником, принимая его усердие и старания за подхалимство. А потом, когда за успехи в учебе того повысили до сержанта, стали дружно жаловаться на его требовательность, придирчивость и строгость.

По окончании обучения (1787) молодой поручик Аракчеев сразу же получил в своем корпусе должность преподавателя арифметики, геометрии и артиллерийского дела, а также стал заведующим библиотекой. Думается, данный факт говорит о многом, и в особых комментариях не нуждается. Именно тогда он написал свое первое учебное пособие – «Краткую артиллерийскую записку в вопросах и ответах».

Во время Русско-шведской войны он также обучал рекрутов артиллерийскому делу (1788–1790).

В 1790 году Аракчеев стал адъютантом директора своего корпуса – П. Мелиссино, который рекомендовал его в качестве репетитора для сына президента Военной коллегии Н. И. Салтыкова.


Johann Friedrich August Tischbein. Портрет Н. Салтыкова с женой и детьми
Наниматель остался доволен и, в свою очередь, дал Аракчееву протекцию в гатчинские войска цесаревича Павла. Случилось это в 1792 году. Новый офицер настолько впечатлил всех своими знаниями и усердием, что через три недели службы получил звание капитана и право обедать с наследником. Сам Аракчеев так вспоминал о том времени:

«В Гатчине служба была тяжелая, но приятная, потому что усердие всегда было замечено, а знание дела и исправность отличены».


А. Чагадаев. Развод караула в Гатчине
Аракчеев возглавил вначале артиллерийские части гатчинцев, а затем и все сухопутные соединения (2399 человек). Кроме того, выполняя поучение Павла, Аракчеев возглавил работу по организации Павловского военно-сиротского дома.

К 1796 году Аракчеев дослужился до полковника и стал комендантом Гатчины.

Аракчеев и император Павел I

После воцарения Павла карьера Аракчеева резко пошла вверх: он получил звание генерал-майора и был назначен комендантом Петербурга. Также ему был дарован баронский титул, к которому прилагались имение Грузино и две тысячи крепостных. Это было не одно село, а вотчина – несколько десятков поселений (А. П. Языков утверждает, что в 1826 году их было 32), среди которых Грузино было самым большим. В нем и располагалась центральная усадьба.

Вот и первая причина ненависти аристократов к Аракчееву: он был чужим в их среде и занял чужое место. Прекрасной иллюстрацией ревнивого отношения представителей высшей знати к таким выскочкам служит стихотворение Пушкина «Моя родословная», в котором он гордо заявляет:

«Не торговал мой дед блинами,
Не ваксил царских сапогов,
Не пел с придворными дьячками,
В князья не прыгал из хохлов,
И не был беглым он солдатом
Австрийских пудреных дружин».
Надеюсь, вы узнали в этом «манифесте сословной спеси» торговавшего блинами Меншикова, царских денщиков Бутурлина, Румянцева, Ягужинского, Кутайсова, «хохлов» Разумовского и Безбородко, и наконец, Клейнмихеля, внук которого был доверенным лицом Аракчеева и упоминается в стихотворении Некрасова «Железная дорога».

Вернёмся к Аракчееву, чтобы отметить: вотчина Грузино – единственный, имеющий материальную ценность подарок, который принял Аракчеев за всю свою жизнь. Даже бриллианты из оправы портрета Александра I, подаренного ему императором, он вернул в казну. После смерти Аракчеева Грузино вернулось в государственную собственность, и доходами от него, по распоряжению Николая I, стал ведать Новгородский кадетский корпус.

В апреле 1797 года Аракчеев был назначен командиром Преображенского полка, а также – начальником свиты императора, генерал-квартирмейстером русской армии и начальником Главного штаба. В январе 1798 года стал ещё инспектором русской артиллерии.

В феврале этого следует первая опала Аракчеева.

Причиной стало самоубийство обиженного им подполковника Лена. Тот вызвал Аракчеева на дуэль, а получив отказ, застрелился. Но уже в мае того же года Павел I возвращает его на службу. Причиной тому были административные таланты Аракчеева, который, в отличие от многих других, каким-то образом умудрялся добросовестно исполнять служебные обязанности на всех пяти должностях.

Его заслуги в реорганизации и укреплении боеспособности российской армии очень высоки и неоспоримы. Аракчеев полностью разделял презрение Павла I к распущенным и развращенным прежней императрицей столичным гвардейским полкам. Их знамёна он открыто называл «юбками Екатерины» (явный намек на активное участие их офицеров в удовлетворении немалых сексуальных аппетитов императрицы).

Если говорить честно, Павлу I в наследство от матери досталось несколько расквартированных в Петербурге «янычарских оджаков» – недисциплинированных и плохо контролируемых частей, офицеры которых чувствовали себя хозяевами столицы. Как вы знаете, полностью взять под контроль этих «янычар» Павел так и не смог. Вступив в сговор с наследником престола, они убили императора. Кстати, если, рассказывая о перевороте, приведшем к власти Екатерину II, заменить русские имена турецкими, получится типичная османская история времен действия печально знаменитого «Закона Фатиха» (о котором в конце 2020 года вы могли прочитать в написанном мной цикле статей «Игра престолов в Османской империи»).

Но вернёмся к Аракчееву.

Мало того, что в среде петербургских аристократов он был чужаком и выскочкой – это они бы ему, скрепя сердце, простили. Беда была в том, что он не пожелал «встраиваться в систему». Покусился на дарованное Екатериной II «священное право» аристократов без всяких обязательств сидеть на шее у русского народа и Российского государства.

Именно работа Аракчеева по наведению элементарного порядка в гвардейских частях стала причиной ненависти к нему аристократов Петербурга. Тогда и было положено начало «черной легенде» о «бездушном тиране» и «жестоком временщике». И ведь не поспоришь: заставить «поручиков Голицыных» и «корнетов Оболенских» ходить на службу и выполнять свои обязанности в казармах, действительно, было верхом «жестокости и бесчеловечности».

А Павел I в 1799 году оценил старания Аракчеева, присвоив ему титул графа с девизом «Без лести предан».


Герб дворянского рода Аракчеевых


Герб графа А. А. Аракчеева с собственноручной надписью внизу
Завистники немедленно переделали девиз графа, заменив одну букву: «Бес лести предан». Но это уже была откровенная клевета.

Упрекнуть Аракчеева в любви к лести и расположении к подхалимам невозможно даже при очень большом желании.

В октябре 1799 года Павел I снова отправил Аракчеева в отставку.

На этот раз причиной гнева императора стала попытка Аракчеева освободить от наказания своего брата Андрея. Дело в том, что во время дежурства подчинённых Андрея Андреевича Аракчеева в арсенале кто-то срезал золотое шитье с церемониальной артиллерийской колесницы. Защищая брата, Алексей Андреевич заявил, что кража произошла раньше, но оклеветанный офицер обратился к другому выдвиженцу Павла – Кутайсову. Тот с удовольствием доложил об этом императору. Происшествие нельзя назвать очень уж значительным, но Павел был оскорблен тем, что его пытались обмануть.

Аракчеев уехал в Грузино и на службу возвратился лишь через три с половиной года – после убийства Павла I и воцарения его сына Александра.

В следующей статье мы поговорим о помещике Аракчееве, его имении Грузино, а потом расскажем об александровском периоде службы А. А. Аракчеева.

Автор:

Рыжов В. А.